Что такое сигнал?
Та зона, которая расположена ближе к Хоме, более подвержена его влиянию, а та зона, которая расположена ближе к Инохоме, более подвержена его влиянию. Каждый как бы задающий художник для своей зоны.
Но Хомя почувствует, что там кто–то есть: у него еще нет информации об этом объекте, а есть как бы предварительная информация о том, что идет какой–то сигнал. Его Хомя пока не расшифровал, т.к., он слабенький, несет очень мало информации: сигнал идет.
Но Я, получив сигнал и, имея такое очень интересное качество, как фантазия, начинаю по слабому сигналу моделировать: что бы это могло быть? Но Я моделирую в зоне, где мое воздействие является формирующим, т.е. что Я ни придумаю, то здесь и будет, потому что стереть его никто другой не может (слишком слабенький сигнал).
Он туда вносит малые изменения, маленькие детали, маленькую информацию, а Я вношу большую, сильную, по образу и подобию моему: вот здесь, внутри тарелки все равно будут подобные мне!
Потому что МНЕ их легче представить, они будут отличаться конкретно (Я задам какое–то отличие), но они будут с головой, с руками и с ногами, потому что МНЕ других очень трудно представить: моя фантазия связана с моим обликом. Я работаю на так называемом принципе подобия:
Я приписываю высокоразвитой разумной жизни, объекту только свою конфигурацию. Но это Я приписываю высокоразвитой разумной жизни, объекту только свою конфигурацию. Но это Я приписываю, Я все это сам сформулировал.
Как работает приемник информации и передатчик информации?
Давайте посмотрим с другой точки зрения: с точки зрения Инохоми. У него — то же самое, но у него на экране другая картинка, подобная ЕМУ; а у МЕНЯ — с отличием в чертах, но подобная МНЕ. Получается, что отсюда информация, проходя через вот эту линзу и попадая туда, доносится весьма слабо. Почему?
Потому что идущий от меня сигнал, соприкасающийся с информацией другого, приходит ко мне раньше и дает МНЕ возможность фантазировать. И Я вношу сюда свою картинку. Я начинаю воспринимать ее, как будто она пришла отсюда — она является подлинной для меня.
То есть Я исказил информацию, не заметив этого, понимая это как информацию, которая идет от другого объекта. Я это сделал за счет того, что у меня работает не только приемник информации, но и передатчик информации. Приемник информации всегда имеет отраженный сигнал (как от стенки отскакивает или от зеркала отражается).
Мы приписываем пространству, через которое проходит информация, возможность изменения информационного качества сигнала или возможность изменения информации за счет того, что действуют два информационных потока… Тогда, если у нас здесь какие–то знания, то наличие этих знаний дает нам возможность идти дальше: или быстрее, или медленнее; но к каким знаниям мы подойдем, зависит от того, какие знания в нас заложены.
Если они соответствуют подлинной картине мира, то мы пойдем в сторону усиления своих качеств как формирователя, воздействующего на этот мир; а если нет, то наоборот. Наше влияние на мир будет все меньше и меньше, мы будем просто как принимающая станция фиксировать события, которые уже произошли в мире: как бы смотреть кино, которое снято до нас.
Слаборазвитость и влиятельность на мир
Нас в этом мире нет: мы не влияем на мир, не являемся генерирующими, преобразующими существами, а только воспринимающими, т.е. слабо развитыми. Слаборазвитость — это есть слабая влиятельность на мир. Влиятельность может быть и сильная, но в какую сторону направлена? т.е. результативность может быть слабой или дисгармоничной оттого, что мы просто не понимаем, что происходит в мире.
Мы можем себе представить пространство между Хомя и Инохомя как ряд экранов, на которых отображаются картинки, которые как бы существуют. На первом экране эту картинку задает художник Хомя с маленькими деталями, которые вносит Инохомя.
На следующем экране Хомя уже меньше задает деталей, Инохомя — больше и т. д. Посередине — картинка равноправных отношений, картинка устраивает как бы обоих художников, оба художника признают что–то новое: оно похоже на мой мир, но в нем есть и значительное отличие: дальше мое влияние еще слабее, его — сильнее.
Получается, что Я проецирую кино на один экран, на другой, на третий, но в нем артист все время меняет свой вид. На первом экране он более похож на меня, дальше–меньше, на последнем экране он совсем не похож.
Причем надо учесть, что экраны имеют еще толщину, состоят из газа; поэтому на экране не совсем резкая картинка, а здесь Я почти не вижу, Я совсем слабо воспринимаю картинку. На широкой картинке как бы размывается, нет Фокуса. А на узком экране самая резкая картинка.
Сонная реальность или сон
И получается, что Я могу принимать информацию отовсюду, но Я все время делаю вывод, что эта информация подлинная, что она такая и есть. Но её–то там нет, там другая информация. И в зависимости от того, куда Я прорвался (на какой экран), у меня и представление о том, с кем Я вступаю в контакт, какую информацию мне передают.
Я же считаю, что информация идет ко мне от Инохоми, и совершенно не учитываю, что Я могу на нее влиять. Не учитываю свой проецирующий аппарат как свое кино.
Но мы, как правило, этот фильм видим в сонном состоянии, когда мы не мешаем генерации информационного сигнала от себя и приему сигнала от других объектов (за счет рассудочно — логической деятельности раскладывания картинки по полочкам).
В этом случае мы и передаем, и воспринимаем гораздо более сложный сигнал, чем мы могли бы просто так принять через глаза, уши и все остальное. Богатство сна, как правило, значительно выше, чем реальная жизнь. Сон как бы более красочный, более эмоциональный, более влияющий.
И цвета ярче, и образы более запоминающиеся, но мы их не всегда запоминаем, т.к., сон состоит как бы из двух фаз: глубокого, медленного сна и так называемого быстрого, парадоксального. Если мы просыпаемся в фазе медленного сна, то мы не помним сновидений; если же просыпаемся во второй фазе, то помним.
Это такой режим подготовки нас к новым информационным отношениям с миром, нас как бы обучают тому, что информация о мире более сложная, отношения между объектами сложные, и во сне информация может проистекать как из прошлого, так и из будущего в тех образах, которые нам понятны.
Мы их дорисовываем сами. А для того, чтобы нам была понятна ситуация, надо, чтобы в ней действовали знакомые нам объекты.